К. М. Маков. Великая Отечественная Война 1941-1945гг.
Калининский фронт (10.06 – 22.07. 1942). Окончание.

Однажды в начале июля в штабе появилось оживление, грузили на телеги штабное имущество – штаб готовился к отступлению. Нас предупредили: быть в боевой готовности, не раздеваться и не спать. Вечером нас покормили, выдали сухой паек на завтра.  С наступлением темноты, нас автоматчиков, для прикрытия отступающих вывели на передовую – мы окопались…
Лежим в сырых окопах, сон не берет, с тревогой всматриваемся в дальний лес. Где-то перед рассветом противник открыл огонь из артиллерии по нашей передовой. Вокруг нас стали рваться мины, снаряды. На передовую противника из-за леса летели снаряды нашей артиллерии. Воздух наполнялся дымом и пылью. Из леса появились немцы, они шли ходко, обстреливая нас из пулеметов. Немного подпустив их, мы открыли ружейно-пулеметный огонь. Справа поляны на опушке леса показались танки: один второй, третий… Шли они не быстро, но угрожающе стреляли из пулеметов.
Сопротивления им не оказывали – у нас не было противотанковых средств: ни ружей, ни гранат. На передовой не было старших командиров, в отделениях были только сержанты. Появились раненные и убитые. Санитаров не было. Раненные, кто мог, стали отходить в тыл.
«Стоять насмерть, до последнего солдата» с винтовкой и автоматом против танков было бессмысленно. Чтобы избежать плена или смерти, солдаты поднялись и быстро стали отходить в лес. Народу было немного, группами разбрелись по лесу, отходили кто куда…
За день мытарства по лесу мы, четверо автоматчиков, двадцатилетние парни, держались одной группой. Впереди нас отходили двое, один из них в командирской форме. Мы пошли за ними, не догоняя и не теряя их из виду. К вечеру, группой из шести человек, мы были в глухом лесу. Двое других были начальник штаба  с адъютантом из соседнего 928 полка. Начальник штаба не «плакал» по оставленным солдатам своего полка, но очень ругал адъютанта за то, что он не взял из штаба его плащ.
При мне были автомат и шинель в скатку, в вещевом мешке лежали закоптившийся алюминиевый котелок и запасной диск к автомату, из продуктов – ни сухарика. Это было 4 июля 1942 года – мы оказались в окружении.
Теперь у нас была одна забота: как бы выйти из окружения? О питании старались не думать – взять все равно было негде. В лесу были ягоды, находили съедобные растения, грибы. Вода тоже попадалась – ручьи, лужи.
Руководил в группе командир, мы подчинялись его советам. Подходили к опушкам леса, к дорогам, выходили к небольшой деревне – везде натыкались на немцев. В лесу нам никто из людей не попадался. Однажды вышли к дороге. Осмотрелись. Дорога была грязная, разбитая. Слева послышался гул машины. Мы углубились в лес, наблюдая за дорогой. В открытой машине, которая шла на небольшой скорости, сидели 4 или 5 немецких офицеров. Через несколько минут, с той же стороны, показалась группа женщин, человек 8-10. Юбки подоткнуты за пояс, ноги – в грязи. Командир вышел им на встречу, остановились, поговорили, побежали дальше. Оказалось, немцы их взяли на случай, если машина застрянет в грязи – они должны были ее вытаскивать. Так они будут бежать до следующей деревни, там их отпустят, а на дальнейший путь возьмут новых.
Однажды нам повстречались двое в гражданской одежде с карабинами на плечах. Командир отошел с ними в сторону, они долго о чем-то разговаривали. Вернувшись к нам, он объяснил: ночью нас партизаны выведут из окружения, а сейчас нам надо выспаться и отдохнуть. Пригревшись на солнце, мы заснули крепким сном…
Проснулись мы вечером, было еще светло, но лучи солнца в лес не проникали. Командира с адъютантом и «партизан» не было. «Партизаны» оставили нам свои карабины, автоматы, мой и товарища, с запасными дисками взяли себе.
Хорошо то, что нас оставили живыми. Могли бы сонных расстрелять – ликвидировать свидетелей их измены и предательства.
Нас осталось четверо. Теперь мы одни, без командира, решения принимали все вместе. Исходили мы лес вдоль и поперек, от Калининской до Смоленской области – выхода не было.
Немцы над лесом сбрасывали листовки – призывали сдаться в плен, обещали сохранить жизнь и хорошо накормить. Нас это не прельщало, несмотря на то, что мы отощали и ослабли. У нас ни у кого не было даже намека о сдаче в плен. Мы надеялись и верили, что выберемся из окружения. Во второй половине июля в лесу появились люди. Они собирали по лесам разрозненные группы окруженцев, направляли их в определенное место. Мы вышли на небольшую поляну, людей было мало. Трое разухабистых ребят отнимали у парня автомат, он, сопротивляясь, вырвался и побежал… Автоматная очередь остановила бег – автомат забрали… про парня потом сообщат родителям – «пропал без вести»…
Сосредоточились мы на окраине леса. Перед нами было неубранное хлебное поле, которое нам предстояло пробежать. Слева виднелись дома какой-то деревни, занятой немцами. На рассвете наши открыли огонь по противнику, отвлекая его на себя. Мы двинулись к полю. Не успели зайти на него, как на нас обрушился пулеметный огонь с чердака дома, стали рваться мины. Оказалось, по полю были натянуты сигнальные провода, которые мы задели ногами и выдали себя. Поле было пристрелено. Появились убитые и раненные. Раненных, кто держался на ногах, забирали с собой, упавшие оставались лежать во ржи. Я был легко ранен в левую ногу.
Это было 22 июля 1942 года – мы выходили из окружения.
Нас отправили на формировку к станции Бородулино, Пермской области. На формировку от нашего полка прибыло, кажется, 28 человек.
Период формирования полка был самым приятным моментом в солдатской жизни. Не стреляют, неутомительные военные занятия, дежурства в караулах, на кухне, нормальное питание. Лето, кругом лес, ягоды, свежий лесной воздух – все это способствовало хорошему отдыху, накопления сил, укрепления здоровья.
Сформированный 924 полк 7 сентября 1942 года погрузили в вагоны для отправки на Сталинградский фронт. Я по-прежнему оставался в роте автоматчиков.
                                          Участник ВОВ К.М. Маков
Август 2007 г.

- § -

Отредактировано lev milter (07.08.2012 15:42:42)

К. М. Маков

Великая Отечественная Война 1941-1945

Сталинградский фронт (20.09-31.12.1942)

Сталинградская битва длилась 6,5 месяцев (17.07.1942 – 2.02.1943):
17.07-18.11.1942 – оборонительный период;
19.11.1942-2.02.1943 – наступательный период;
23.11.1943 – завершено окружение 330 тысяч воинов немецко-фашистской группировки Генерала-фельдмаршала Паулюса;
31.0.1943 – капитуляция немецко-фашистской группировки в Сталинграде.
После выхода из окружения (22.07.1942), наш 924 полк собрался на формировку у станции Бородулино, Верещагинского района, Пермской области. Стали подходить свежие силы – пополнение молодых необстрелянных ребят.
Период формирования полка был самым приятным моментом в солдатской жизни. Не стреляют, неутомительные военные занятия, дежурства в караулах, на кухне, нормальное питание. Лето, кругом лес, ягоды, свежий лесной воздух – все это способствовало хорошему отдыху, накопления сил, укрепления здоровья.
Сформированный полк, 7 сентября 1942 года, погрузили в вагоны для отправки на Сталинградский фронт. Я по-прежнему оставался в роте автоматчиков.
Начало осени было сухим и теплым, мы отдохнувшие ожидали отправления. Перед отправкой командир полка объяснил маршрут и порядок следования, просил не отставать от поезда, объяснил, что надо делать если отстанем. Особенно предупредил не покупать ничего съестного на остановках – могут быть специальные отравления. Но это предупреждение солдат не испугало, может быть, для некоторых это было последним лакомством. Они покупали огурцы и помидоры, грибы, фрукты и ягоды, в результате  санитарный вагон был заполнен больными – попал в него и я. Однажды посетили нас командир полка и начальник санчасти. Они подходили к больным и спрашивали что болит. Оказалось, большинство было с желудочными болезнями. Командир выругался и стал кричать: «Я предупреждал вас, чтобы вы на остановках ничего не покупали!» Подошли ко мне. Что у него? Воспаление легких – сказал врач. Он поинтересовался моим здоровьем, как лечат, чем кормят. Говорю, ребята приносят мой паек. Как! Он опять вспылил, обращаясь к начальнику санчасти. «Вы что не знаете чем кормить такого больного? Ему надо белый хлеб, масло, яйца». Она ответила, что таких продуктов у нее нет. «У Вас есть деньги – покупайте и кормите. Приедем на фронт, убьет Вас, там деньги вам не понадобятся».
После этого разговора, он дал ей указание на следующей станции меня высадить и сдать в госпиталь. Для меня это было неожиданно, и я стал просить, чтоб меня оставили в части. Говорю – болезнь пройдет, я хочу остаться вместе со своими ребятами. Подумав, он согласился, но приказал лечить и кормить меня как положено. После этого мне делали уколы, давали лекарства, приносили кроме солдатского пайка белый хлеб, масло, галеты и даже стакан меда. Болезнь прошла, я вернулся в свое подразделение. Сейчас, спустя много времени, я иногда задаю себе вопрос, почему я отказался от госпитализации? Ведь я видел войну, видел смерть – убитых своих товарищей, мог быть убитым сам. У меня был шанс уйти от фронта, отлежаться в госпитале, а там видно было бы… Такой вопрос появляется только сейчас. Тогда его быть не могло. Шла война, противник угрожал отечеству – я должен был его защищать вместе со всеми.
К фронту мы добирались поездом, а ближе к передовой – пешком. За давность времени, подробности военных событий уже забыты, вспоминаются только какие-то моменты или очень яркие фронтовые события. Помню, были в какой-то деревне. Во дворе дома, где располагался штаб полка, стояла печь с вмазанным в нее чугунным казаном. Однажды штабной повар Афанасий Дрозд налил в казан воды, растопил печь и мне приказал: Когда вода закипит, указал, где находится мешочек с крупой, просил засыпать ее и помешивать. Сам ушел по своим делам, не сказав, сколько засыпать. Мешочек я нашел и засыпал – стал мешать. Гречневая каша быстро набухала и стала вываливаться из казана. Я позвал Афанасия, он пришел и ахнул, схватил ведро и стал выкладывать в него набухшую крупу. Каша «росла», он набрал еще в два ведра. Три неполных ведра поставил хозяйке в печь для допревания, в казане оставил, сколько надо было. Три ведра каши были переданы в батальонные кухни.
До нашей деревни немецкие самолеты не долетали, но ближние к фронту – бомбили.
Однажды был привал в каком-то небольшом лесочке, в нем были молодые дубки и клены. Мы отдыхали, любовались красотой осеннего леса.
В конце сентября мы прибыли во фронтовую зону. Штаб полка и другие подразделения разместились в балке «Грачева». В глинистых кручах вырыли землянки-норы. За балкой, метрах в 300-500, были окопы нашего переднего края.
Во время войны моя служба проходила далеко от населенных пунктов: в лесах, оврагах, степях, иногда попадались небольшие деревни или хутора. На Сталинградском фронте был период ожесточенных оборонительно-наступательных боев – была кампания окружения немецко-фашистской группировки, численностью 330 тысяч воинов командующего генерала-фельдмаршала Паулюса. От Сталинграда мы находились километров в пятидесяти. Помню названия то ли городов, то ли станиц: Клецкая и Вертячий. Наверно мы находились недалеко от них. Зарево пожара горящего города было видно не только ночью, но и днем, было видно дымовую завесу. На нашем направлении активных военных действий пока не было, но что-то  назревало: подтягивалась техника, подходили люди. Через балку летели снаряды дальнобойных орудий, пролетали самолеты бомбить немецкие объекты. В балку заходили «Катюши», давали залп и быстро уходили на свои позиции. Немцы обстреливали наши позиции. Залетали снаряды и в балку «Грачева». Я находился в роте автоматчиков, был ближе к штабу, с атакующими в наступательных боях участвовать пока не приходилось. Но это вовсе не гарантировало мне спокойную и безопасную жизнь. На передовой пуля или осколок снаряда находят цель в самом неожиданном месте.
Полковой писарь Старосельский наверно мечтал закончить войну в Берлине здоровым и невредимым, но война, не считаясь с нашими мечтами, распределяла наши жизни по-своему. Он был аккуратным солдатом, всегда выбрит, подтянут. Однажды, сказывали, он тщательно прихорашивался, вышел из палатки и пошел по балке сверху вниз. Снаряд разорвался прямо перед ним, осколками ему раздробило голову – сорвало скальп…
В октябре (16.10.1942) было большое наступление. Перед этим солдаты мылись в бане, меняли белье. Баня была устроена в большой палатке, где стояли две железные бочки-печки. На следующий день, рано утром, началась артподготовка. Пока гремели орудия всех мастей и калибров, солдат хорошо накормили, выдали по «сто грамм». Артподготовка длилась не менее часа, потом началось…
Поднялись окопники – пошла пехота. Навстречу им не бежали немцы с винтовками наперевес, нет – их встретил шквал пулеметного и артиллерийского огня. Бежать навстречу огню солдат-окопников хватило бы не более как на полчаса-час, а для достижения захвата намеченного объекта понадобились новые люди. Это были, так называемые, маршевые роты: молодые ребята в новой военной форме с винтовками и карабинами – дали их им для того, чтобы они почувствовали себя солдатами, а вообще-то они им и не нужны были – оружие им было только помехой.
Они должны были вклиниться в поток наступающих и бежать вместе со всеми под непрерывным пулеметно-артиллерийским огнем. До конечного пункта добегут немногие, и только там встретятся они с противником, но биться с ним будут не солдаты маршевики, а специально подготовленные солдаты.
Через балку «Грачева» маршевики шли колонной в четыре ряда с раннего утра до полудня – шли, как в мясорубку. Навстречу им пошли раненные.
После боя, до поздней ночи, подбирали убитых. У них извлекали документы, а трупы закапывали в братских могилах – в траншеях.
Балку обстреливали немецкие дальнобойки, к ней прорывались немецкие самолеты – бомбили подходящие тылы.
В этот день был ранен в ногу Афанасий Дрозд. Увидел я его на носилках. Он попросил меня принести ему его вещевой мешок.

Окончание следует.

Отредактировано lev milter (22.07.2012 21:48:27)

К. М. Маков. Великая Отечественная Война 1941-1945.
Сталинградский фронт (20.09-31.12.1942). Окончание.

После наступательной операции полк сменил направление – мы переходили на новые позиции. Опять донская степь, на пути деревушки, хутора, приземистые мазанки. Было это в ноябре 1942, наступали заморозки, выпадал снег.
Во время артподготовки, немцы отходили на запасные позиции - сохранив людей и технику. После артподготовки, они занимали исходные позиции и открывали по наступающим пулемётно-артелерийский огонь.
Почему мы не наступали под прикрытием артподготовки, когда противник был парализован, тогда наступающие, с меньшими потерями и быстрее достигли бы объекта захвата.
Однажды, после дневного перехода, вечером, мы подошли к небольшой деревушки. Домов было мало, и всем нам разместиться на ночлег не представлялось возможным. Избы были переполнены солдатами, а те, кому не повезло попасть в избу, располагались во дворе: в сараях в теплушках. Некоторые ребята, и я с ними, зарылись в стог сена. Пригревшись, заснули. Ночью стал пробирать холод. У меня замерзли ноги, их стало щипать. Вылез я из сена, размялся и пошел к избе. Дверь в избу была открыта, солдаты спали, кто, как мог: сидя, полулежа, вплотную друг к другу. Хозяйка не спала. Она попросила меня разуться. Отодрал я от ног смерзшиеся обмотки и портянки. Хозяйка положила их в печь. Я пристроился у порога и, прижавшись к косяку двери, заснул. Утром, проснувшись, разбирали свою обувь, сухие и теплые обмотки, портянки…
Подходили к Дону. При спуске в лощину я ехал на трофейном велосипеде. Дорога была подморожена и припорошена снегом. Опыта езды на велосипеде у меня не было и, спускаясь вниз, я был не уверен, что съеду благополучно. Велосипед набирал скорость, а я не знал, как притормозить его. Ножной тормоз не сработал, а на ручной я не обратил внимания. Я решил затормозить поворотом в обратную сторону. Думал, разверну, направлю его вверх, и он в гору не пойдет – остановится. При повороте на наклонной поверхности я упал вместе с велосипедом, больно ушиб ногу. Встал, потирая больное место, пошел по дороге вниз – велосипед остался лежать на дороге…
Дон был затянут льдом, но не настолько крепким, чтобы по нему прошли солдаты. Ночью таскали из ближних домов плетни, доски, бревна – застилали этим лед, устраивали переправу. До рассвета перейти Дон не успели. Утром появились три немецких самолета. Солдаты забеспокоились, стали разбегаться, найдя укрытие, падали на землю. Меня приютил и опекал пожилой солдат – Костя Мясников (он мне в отцы годился), звал он меня – теза (тезка). Он учил меня: «теза, не падай лицом вниз при бомбежке с самолета. Наблюдай за пикирующим самолетом и беги ему на встречу, перед падением бомбы ложись, она разорвется далеко от тебя».
Самолеты, стреляя из пулеметов, сбрасывая бомбы, сделали три захода – улетели. На берегу были раненные и убитые. Кое-кто из солдат закончил войну в реке подо льдом, не увидев ни войны, ни немцев…
Сталинградский фронт – зима. Мы разместились в землянках-норах. Полк находился в обороне. Шла подготовка к наступлению – подходило пополнение людей и техники, велась разведка переднего края противника. Разведчики несколько суток наблюдали за передним краем противника, выбирали объект захвата «языка».
В эту ночь нас было шестеро – три разведчика и три автоматчика, мы должны были проникнуть на передний край противника, добыть «языка».
Ночь была темная и холодная, буранило, по снегу тянула поднизуха. Мы в белых халатах подошли к кухне. Кто-то  попросил пить. Повар Яша Глоба зачерпнул из котла ковшом, напоил жаждущих. Потом вроде и не нам сказал: «вперед не рвитесь, но и сзади не отставайте».
Мы прошли свой передний край, подошли к подбитому немецкому танку, который находился метрах в ста от передовой. Осторожно прошли еще какое-то расстояние, потом поползли. Кругом бело видимость плохая, ориентиров никаких. Я обратил внимание на поднизуху, которая била мне в правый бок – это мне потом пригодилось. Из ребят помню только командира отделения разведчиков – Огнева, да его солдата цыгана – Жижко, который шел сзади и старался приотстать. Остановились лежа в снегу. Разведчики впереди о чем-то совещались, потом встали и в полголоса стали рассуждать «не может быть, чтобы мы прошли их»… Раздалась пулеметная очередь. Огнев был ранен. Один разведчик и я стали уводить его, остальные разбрелись – отходили.
Пулеметный огонь усилился, взвились ракеты-фонари. Меня ударило в поясницу, прижало к земле, потом появилась обжигающая боль и тепло, кровь стала смачивать живот и ноги. Огнев был ранен тяжело, сам передвигаться не мог. Я оставил их, хотел поскорей добраться до своих и прислать им помощь. В суматохе потерял ориентировку и через какое-то время опять вышел на Огнева. Он был жив, его товарищ лежал в снегу, по лицу у него текла кровь – он был убит. Я вспомнил про поднизуху. Время прошло мало, ветер не мог изменить направления. Я повернулся так, чтобы мне дуло в левый бок, углубляясь в снег, пополз. Впереди показался силуэт танка, я вышел на него. Цепляясь за гусеницы, хотел встать, чтобы быстрее дойти ногами – не получилось, боль усилилась, стоять не мог. Дополз до своих окопов, где нас ждали командиры и санитары. Вперед меня пришел Жижко, он ничего не мог сказать об оставленных товарищах. Я рассказал, что там в снегу лежит раненый Огнев и убитый (фамилию его не помню). Объяснил, что найти их можно за танком, если идти по моему следу.. Два санитара пошли в бурю на встречу пулеметным выстрелам. Наверно мой след замело снегом, санитары не сразу вышли на Огнева, но к утру его еле живого принесли в санитарную палатку. Остальные товарищи остались лежать в снегу.
Это было 31 декабря 1942 года.
Только в кино, разведчики бодрые-веселые, идут, как на пикник, бесшумно «снимают» часовых, уничтожают немецкий гарнизон, захватывают «языка» и без потерь и с трофеями возвращаются в часть. Фактически было сложнее и опаснее.
Война – это не сплошные атаки с криком ура! и стремительным наступлением вперед – это тяжелая солдатская жизнь: длительные и изнурительные переходы, в жару и холод, в дождь и снег, блуждания по лесам и болотам, тяжелая физическая работа. Сколько земли было выкопано и переброшено без механизации одной саперной лопатой.
Боевые действия в жизни некоторых солдат составляли незначительное время, оно исчислялось для них несколько часов или даже минут.
Из части нас, легкораненых, увозили в санях. Ехали мы по заснеженной степи. Из-под снега кое-где торчали то рука, то нога отвоевавшего солдата. На дороге, при раскате,  сани выбили бок убитого, ободрали его до ребер. Чьи они были наши? Или тех, кто пришел завоевать нас?
Во время санной поездки мы пересекли Дон и прибыли в эвакогоспиталь города Камышин. Дальше раненых везли на восток в вагонах по железной дороге. Ненадолго останавливались в Саратове. Из Саратова нас отправили на Урал в город Верхний Уфалей Челябинской области.
Ранение мое квалифицировалось легким, но в госпитале мне пришлось ходить полусогнутым три месяца.
К середине апреля я «выпрямился», а 23 апреля 1943 года меня из госпиталя выписали и направили в черкасское пехотное училище в город Свердловск – куда я прибыл 26 апреля

Участник Великой Отечественной Войны К.М. Маков
Сентябрь 2007 г.

- § -

Отредактировано lev milter (07.08.2012 15:45:12)

К. М. Маков. "Великая Отечественная Война (1941-1945)
Третий Белорусский фронт".  Окончание.

Артподготовка закончилась вдруг. Наступила какая-то зловещая тишина. Утомленные ожиданием, солдаты встали и ринулись вперед. Пока было тихо бежали в рост. Вдруг по бегущим откуда-то полоснула пулеметная очередь, стали рваться снаряды. Кто-то запнулся и упал, бегущие стали пригибаться, замедляя бег.
Я, увлеченный атакой, налегке с одним автоматом вырвался вперед. Мои солдаты с тяжелыми ружьями немного отстали. Обернувшись, пригибаясь, я голосом и жестами стал их торопить подтянуться. В этот момент меня, как камнем, сильно ударило в спину справа. Я выпрямился и упал на нее. Рот сразу заполнился кровью, при дыхании чувствую бульканье через рану. Боли не чувствую, сознания не теряю. В какой-то момент в голове промелькнула вся моя жизнь, приготовился к худшему…
Меня положили на носилки, я стал слабеть и забылся. Очнулся я в большой палатке на операционном столе. Передо мной стояла женщина в белом. Она мне показалась какой-то могучей и властной. Оказалось, это хирург, добрая и ласковая женщина. Она делала свое дело и непрерывно разговаривала со мной. Она задавала мне разные вопросы: откуда я родом, кто и где мои родители, была ли у меня девушка и много других, и тем самым отвлекала меня от боли, наверное, успокаивала себя. Операция длилась долго.
Из полевого госпиталя раненых эвакуировали в Каунас. 20 октября нас сдали в эвакогоспиталь  №2346, который располагался в каком-то клубе. На сцене размещался медперсонал, со своим оборудованием, а в зале кто, на чем лежали раненные. Я лежал около сцены, ядом со мной лежал такой же бедолага, как и я, молодой парень в очень тяжелом состоянии. У каждого больного были шефы – приходили девушки посидеть, в чем-то помочь, поговорить, иногда приносили подарки. Мне девушка принесла какие-то цветные брикеты. Мне показалось, что это конфеты, а она сказала, что их есть нельзя – это зубная паста.
Возле парня-соседа девушка дежурила постоянно, приходила даже ночью. Из их разговора было ясно, что у парня не было никаких родственников. Он однажды сказал ей: «Плакать обо мне будет некому…» парень умер, девушка очень плакала. Вещей у него не было. Была сберегательная книжка с каким-то небольшим вкладом – эти деньги решили отдать девушке, которая разделила с ним последние часы жизни и оплакивала его.
Мне сделали вливание крови. После этого состояние моего здоровья ухудшилось – поднялась температура. Возле меня собрались врачи, сестра, делавшая мне вливание, почему-то плакала. Я подумал, что она в чем-то ошиблась и влила не то, что надо. День и ночь температура держалась за 40°, мне делали уколы, давали лекарство, я думал, что подходит моя очередь…
К утру, температура спала, я почувствовал облегчение. Подошли врачи, они объяснили мне, что произошло. Девушка, сдавшая кровь, была хорошего здоровья и физически сильная – кровь у нее хорошая. При вливании крови произошла сильная реакция, ослабший организм не смог с ней справиться, поэтому и произошло повышение температуры.
К середине ноября раненых, кого можно было транспортировать, готовили к эвакуации на восток, выдали мне обмундирование мое: шинель, пробитую пулями, гимнастерку с пятнами неотмытой крови, в левом кармане которой лежал новенький комсомольский билет, в правом – пробитые пулей два блокнота с таблицами стрельб и управления огнем из минометов. Дали мне на память пулю, которая, прошив меня, застряла в блокнотах правого кармана. В вещевом мешке лежала толстая тетрадь с конспектами из училища и записями прохождения службы…
Везли нас в плацкартном вагоне, разместив по полкам в зависимости от состояния больного. Напротив меня лежал пожилой солдат без ноги. Он сокрушался о том, как будет жить на одной ноге. Сбоку лежал молодой парень без рук. У него не было обеих кистей рук. Парень был унылый – было отчего. Он с грустью говорил: «я не могу даже пуговицу у брюк расстегнуть».
Я был ранен в спину справа, пулей навылет с повреждением легких, диафрагмы печени и переломам шестого ребра. Было потерянно много крови. Вторая пуля прошла подмышкой справа – порвав бок шинели. Третья пуля порвала снаружи рукава шинели и гимнастерки.
28 ноября 1944 года нас привезли в город Гусь-Хрустальный, Владимировской области, в эвакогоспиталь 1896. Зима, город был в сугробах снега. Госпиталь располагался в здании техникума стекольного завода. Хорошие врачи и медицинское обслуживание, добрые и ласковые медицинские сестры и санитары, приветливые шефы со стекольного завода, все это способствовало хорошему лечению и выздоровлению раненых.
Через некоторое время я встал на ноги и стал «ходячим больным».
Лечение продолжалось. К концу декабря я был уже в списке выздоравливающих.
Выписали меня 11 января 1945 года со справкой, в которой значилось, что я инвалид третей группы, к военной службе ограничено годен второй степени, с направлением в отдел кадров московского военного округа.
Бинты с меня были сняты, но я еще ходил с креном в правую сторону.
12 января нас в автобусе отправили на вокзал. Мне предстояла поездка в Москву.
В Москве я не задержался. Дали мне направление в распоряжение облвоенкомата в город Караганду. Выдали мне проездной билет и денег на дорогу.
В Караганду я прибыл 31 января 1945 года. Она было завалена снегом, на улице бушевала сильная метель, и мороз стоял за 30°. Недалеко от вокзала была балхашская гостиница – я разыскал ее. В бараке было пять коек и жарко натоплена печь. Хозяйке гостиницы я объяснил, кто я, откуда и куда еду – она приняла меня.
Потолкавшись на вокзале, я встретил парня, он похоже прибыл в облвоенкомат из какой-то деревни, места здешние он знал хорошо.
Шли мы сначала, примерно полкилометра, пешком, потом ехали в пригородном поезде, который состоял из трех стареньких вагонов. Туда мы прибыли без приключений.
В облвоенкомате дали мне направление в балхашский горвоенкомат, продлили проездной билет, денег и продуктов на дорогу не дали, сославшись на отсутствие их.
Возвращались мы на вокзал во второй половине дня, метель усиливалась, мороз крепчал, а на мне был и шинель, кирзовые сапоги, шапка-ушанка, рукавиц – не было.
На обратном пути поезд останавливался раза два для расчистки дороги, которую заносило снегом. На участке от поезда до вокзала нам пришлось бежать по открытой местности. Руки сжав в кулаки я держал в карманах. Я не почувствовал как они у меня замерзли. Мне хотелось в карманах разжать пальцы – они не шевелились. Я вынул руки и испугался, увидев их, они побели и не гнутся. Парень предложил бежать до бани, которая была на нашем пути, недалеко от вокзала.
В бане, женщина налила в таз холодной воды, положила снегу и стала осторожно оттирать руки. Руки отошли, я стал потихоньку шевелить пальцами, разминая их. Поблагодарив женщину, мы пошли своей дорогой. До вокзала парень одолжил мне свои меховые рукавицы. Руки покраснели – горят, пальцы покалывает как иголками. На вокзале я зашел в буфет, взял 50 грамм спирта, осторожно, не проливая, стал лить его в руки и втирать. Ночью руки болели, пальцы сильно опухли, в кулак их сжать было невозможно.
До Балхаша ехал в вагоне больной после ранения, с обмороженными руками, без денег и еды.
В Балхаш я прибыл 4-го февраля 1945 года, с тремя ранениями и со званием инвалид войны третей группы – мне было в это время всего 23 года.
Дома опухоль на руках опала, кожа на пальцах почернела и стала сползать с них как перчатки. Карагандинской истории я не на шутку испугался. Вернуться с фронта живым и остаться дома без рук – было страшно.

Участник Великой Отечественной Войны К.М. Маков
Сентябрь 2007 г.

- § -

Отредактировано lev milter (07.08.2012 15:46:38)