БАЛХАШский форум от balkhash.de

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » БАЛХАШский форум от balkhash.de » Библиотека » Михаил Шмулёв, БАЛХАШ


Михаил Шмулёв, БАЛХАШ

Сообщений 1 страница 3 из 3

1

Михаил Шмулёв

БАЛХАШ

(Из книги «Эпистолы в прошлое и настоящее»)

Мой двоюродный брат Василий Иванович проживал где-то около станции Лепсы, он работал в подхозе от Балхашского завода. В местном совете объяснили, что это на берегу озера Балхаш в 60 километрах от станции – места тут пустынные, селений нет, поэтому все знали окрестности.

Я отправился в путь, не думая, каким он станет для меня тяжким. У меня была обувь, но всё равно шагал я босиком. Если бы дорога шла в наших краях, где селения через каждые десять километров, то проблем бы не было – сегодня или завтра, через день или два, а, может, и три, я бы легко преодолел эту дистанцию. Но на моём новом пути не оказалось ни одного села, посёлка или аула.

Безрассудства в то время у меня было больше, чем нужно. Казахстан – почти пустыня. Днём жара невыносимая, а ночью прохладно. Сколько километров прошагал – не знаю, но к вечеру меня догнала подвода, как раз направляющаяся к подхозу. Возница предложил:

– Садись да рассказывай, куда это ты идёшь?

Очевидно, подумал – паренёк по незнанию, а, может, по слабости ума собрался в такой путь. Всего-то я отмахал километров 20, а впереди ещё 40, как быть с ночёвкой? Что бы я делал один в поле? А волки! Безумный, не иначе...

Вскоре мы свернули с дороги и остановились на ночёвку в пустующем домике, специально построенном на средине пути для проезжающих. Где-то недалеко выли волки. Мне приходилось раньше слушать волчий вой, но такого ещё – ни разу. Это какая-то дикая симфония. Голоса были разные – выла целая стая. Лошади в загоне пугливо жались к домику, надеясь на защиту людей. Слава Богу – волки находились на другом берегу Лепсы.

– Что было бы с тобой, окажись ты один в поле? Они бы загрызли, растерзали бы тебя, – обратился ко мне мой спаситель.

На следующий день вечером мы подъехали к подсобному хозяйству. Тут выращивали овощи, а затем отправляли их баржами на стройку в посёлок Балхаш.

Дядя Николай – так звали возчика – сдал меня моему брату. Оказалось, они знали друг друга – он работал продавцом в магазинчике, торгующем продуктами.

Василий Иванович, конечно, страшно удивился, увидев меня, да ещё в таком виде. Грязный, немытый, в обносках, худой и сильно выросший за два года – с того времени, когда он меня видел последний раз. Сразу же дал конфет, печенья и отправил к себе домой. В обеденный перерыв всё подробно расспросил и тут же принял решение: вечером отходит очередная баржа с овощами в Балхаш, и он договорится с водоливом (так называли на баржах капитана), чтобы взял меня с собой.

Я пробыл у брата несколько часов. И сразу понял, что для жены Василия Ивановича, Марии, я был нежелательным гостем. Она боялась нахлебников. У них когда-то жила моя сестра Лиза, а потом уехала в Балхаш с партией коров. Лиза работала дояркой. Получалось, что освободились от одной обузы – свалилась новая. Так, видимо, думала Мария.

Василий Иванович снарядил меня кой-какой одеждой и продуктами, и положил в карман 17 рублей. Другой брат отца, Алексей, проводил меня до баржи, попрощался, поручив попечение надо мной капитану.

На барже я познакомился с двенадцатилетней девочкой, которая отправлялась к своей сестре в Балхаш.

Отплытие состоялось ранним утром. Маленький, пыхтящий катерок вывел огромную баржу, полностью нагруженную свежими овощами, на простор озера. И мы поплыли.

Из моего нерадостного детства это плавание было самым ярким, светлым воспоминанием. Море – а размеры озера позволяли называть его морем, оно представлялось таковым особенно для меня, ранее плававшего только по книжным морям и океанам – было тихим, спокойным почти на всём пути. Лишь под конец путешествия нас захватил шторм. А так плавание было счастливым и радостным. Нас кормили из общего котла. Кок (повар) готовил такие обеды, которые я никогда ещё не пробовал. Особенно понравился борщ – такой, что его вкус запомнился на всю жизнь. Свежие овощи, молодая баранина, атмосфера доброжелательности делали своё доброе дело. Я охотно рассказывал о своих приключениях, и они казались яркими, живописными. Это сейчас всё потускнело, забылось, а тогда всё виделось, как на картине.

С девочкой я очень подружился, и мы даже условились в Балхаше встретиться. И действительно встретились – через четыре года. Но, увы, тёплой и доброй доверительности уже не было. Ей исполнилось 16, а мне 18, и я собирался служить в армии. Но и эта случайная дружба стала одним из самых светлых эпизодов моей юности...

Когда пристали к причалу, я, поблагодарив всех и попрощавшись, отправился в посёлок Коунрад, где жила сестра. К тому времени она вышла замуж за хорошего человека – Геннадия.

Восемнадцать километров были для меня пустейшим делом – и вот я в семье моей сестры. Понятное дело, были слёзы, охи и ахи. Как же это я сумел преодолеть такое пространство с одним рублём в картузе? Геннадий Терентьевич принял меня хорошо. Он работал на руднике десятником и зарабатывал неплохо. У них родился сын – Михаил.

Геннадий был в отпуске, и через день-другой решил, что поедет на родину – в Сибирь (тогда наши места назывались Западной Сибирью) и там всё расскажет про меня. Ведь никто из домашних и односельчан не знал, куда я исчез. Хотя, конечно, догадывались, что я укатил в Казахстан, где развернулись большие стройки. Многие уезжали, убегали из «колхозного рая» туда на заработки – навсегда и без всякого сожаления.

Я написал домой письмо, в котором всё объяснил и обещал никогда не забывать своих родных. Дома оставались мать и два брата – Григорий и Александр.

Таким образом, мой очередной «причал» оказался далёким от Сибири, манил к новым берегам и иной жизни.

В те годы подростки моего возраста работали и учились в школах, иногда в вечерних. Мне надо было закончить семилетку, поэтому я записался в вечернюю школу – в соседний посёлок за четыре километра. Одновременно поступил учеником в маркшейдерское бюро, с обязанностью носить треногу, нивелир и другие геодезические приборы.

Конечно, маркшейдером я не стал, не стал и чертёжником – почерк у меня никудышний, таким, между прочим, он и остался на всю жизнь. Говорят, есть графологи, определяющие судьбу человека по его почерку. Может, это и так. Почерк у меня – изломанный, не аккуратный, небрежный. Такова и судьба моя – изломанная: подъёмы и спады, виражи и закрутки, сжатие до упора, как у стальной пружины, и мгновенная «отдача», возвращение на исходные рубежи.

Прошёл год спокойной жизни, а потом мой зять Геннадий Терентьевич решил сменить место работы и переехать на другой рудник, где, как говорили, заработки побольше – около города Талды-Курган, в Текели. Это очень далеко от Балхаша. И всё оказалось наоборот. Низкие заработки, неустроенное жильё, отсутствие элементарных удобств. Но главное, начались проблемы – я постоянно чувствовал себя нахлебником! А у меня в характере – желание быть самостоятельным и независимым. Плюс тяга к перемене. Я заявил сестре, что уезжаю от них в Алма-Ату, где можно одновременно работать и учиться, причём старался быть очень деликатным.

Сестра отговаривала меня, со слезами, убеждая, что в делах семейных, каких-то разногласиях не я причина. Но что делать, я принял решение и упорствовал в желании уехать. В общем, она проводила меня, и это был очередной побег в неизвестность.

И снова шпалы, колея железной дороги, тормозные площадки, базары и толчея людская.

Должен сказать, я никогда не был грешен в чём-то большом. Бог свидетель, я не крал кошельки, никогда не лазал по карманам. Одно дело – булка хлеба, кусок колбасы, арбуз или огурцы и совсем другое – кошелёк, деньги. Да, я просто был «колхозником», не умеющим ничего из воровского – того, чем обычно занимается мелкая шпана.

Мне уже исполнилось 15 лет, и я был крепким, нормально одетым парнем, внушающим доверие у работяг…

Алма-Ата…

По утрам у колхозного базара скапливались подводы с овощами и прочими товарами. Их нужно разгрузить и перенести к прилавкам, тут всегда находилась работа. Плата – всякая снедь, а то и небольшие деньги, которых хватало, чтобы хорошо пообедать.

Ночевал в парке, в пустующих киосках, а то и в сараях, если они были вне хозяйского глаза. Старался не попадаться в поле зрения милиции, работу искал по объявлениям. Раза два нанимался за мизерную мзду в сад – копать, полоть, убирать мусор.

Так прошло месяца два. Хорошей работы с общежитием, постелью и перспективой учёбы всё не попадалось. И такая жизнь, после побывки в семье сестры, меня уже не могла устраивать. Появилась мысль – а почему бы не вернуться в Балхаш? На тамошних стройках существовали общежития и спрос на любую работу был всегда.

Задумано – сделано. Проблем с передвижением по железной дороге не было. Всё те же площадки, товарняки и станции. На пристани Бурлю-Тюбе я смело подошёл к капитану, рассказал придуманную историю и попросил за любую работу на пароходе перевезти меня в Балхаш. Капитан кивнул головой и предложил подгребать лопатой уголь поближе к кочегару, который бросал его в топку. Кормёжка – за счёт пароходной кухни. На пароходе «Фомин» я доплыл до пристани, называемой бухтой Бертыс.

Разыскал сестру. Они уже вернулись в Балхаш. Зять работал на строительстве обогатительной фабрики и получил комнату в бараке. Приняли меня без нареканий и упрёков. Однако я заявил, что буду жить отдельно. Так и получилось. Я устроился учеником газорезчика и поселился в общежитии. Плата, конечно, маленькая, ученическая, но и то хорошо.

Что представлял из себя, вначале посёлок, а затем – город Балхаш? Бараки, бараки – ни одного дома. Даже поселковый совет – средоточие советской власти – тоже в бараке. Они были семейные и холостяцкие, с одной кухонькой, похожей на тамбур, в которой размещалась уборщица со своим небогатым инвентарём. Койки впритык друг к другу, с небольшим проходом между ними. На стенах – тарелки (радио) и непременные плакаты, типа: «Выполним – перевыполним…», «Добьёмся…», «Будем бдительными…», «Ответим…»

Посёлки назывались: Социалистический, Метро, Аварийный и Новый город. Социалистический – сотни две бараков, несколько общественных уборных, кубовых и барачного типа дом культуры, один на все посёлки. И нигде ни одного деревца, никакой зелени. Бараки и песок.

Удивительное дело! Название Социалистический ни у кого не вызывало возражения. А надо бы спросить, если он называется «социалистический», то зачем менять капитализм на социализм? Неужели и там, впереди, в социалистическом «раю» будут такие же бараки? К чему тогда революция, гражданская война, миллионы погибших, репрессированных? Правда, потом, через несколько лет, нашлась-таки умная голова из первых секретарей, которая определила такое название как профанацию, опошление социдеи, посёлок переименовали в Набережный.

А Новый город! Построили несколько четырёхэтажных домов и сразу же – Новый Город!

Посёлок Метро – это сотня бараков, обнесённых тремя рядами колючей проволоки, с вышками по углам, лаем собак и криками конвойных. Там находилась колония заключённых, одно из многочисленных отделений Карагандинских лагерей – Карлага. Карлаг располагался на территории нескольких областей, охватывая огромную площадь. Одно время я жил рядом и видел утром и вечером разводы заключённых, подконвойных. Было много зеков, работавших в цехах наравне с вольнонаёмными. Они имели право на свободное передвижение, но приходили и уходили только в общей колонне, работали без всякой оплаты, за скудную лагерную кормёжку. Тогда я не думал – не гадал, что через десять лет и сам попаду в такой лагерь, только сельскохозяйственный, но с теми же порядками и в том же качестве – зек. Воистину, справедливо изречение: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся».

На строительстве Нового города работали вольные и заключённые. С начала так называемого «стахановского движения» на кладке домов ставились рекорды: кто больше уложит кирпичей. Работы не прекращались и в сильные морозы, а с наступлением весны произошёл конфуз: четырёхэтажный дом, ещё не подведённый под крышу – рухнул. Да и как ему не разрушиться, если работали зимой на замерзающем растворе и в немыслимых темпах, на быстроту кладки, на рекорд. Ясное дело, всё свалили на вредительство, врагов народа, инженеров многих пересадили, а заключённым дали по второму сроку.

Жизнь в бараках была однообразной, расцвеченной лишь пьянками и драками. Выходные – дни сплошной пьянки. Мало кто мог удержаться от всеобщего стремления «повеселиться». Годы жизни в таком бараке становились опасными – как бы не спиться. Я это понимал, но как можно воздержаться от «рабочего содружества», стать белой вороной?

Сестра и зять Геннадий предложили переселиться к ним. Они получили комнату в единственном двухэтажном доме возле лагеря заключённых и я, недолго думая, согласился. К тому времени я работал уже самостоятельно и получал зарплату большую, чем раньше. Комната, примерно 15 м2, тогда вполне устраивала семью из четырёх человек. Кухня общая, туалет на улице, вода в колонке рядом с домом.

Тогда в моде были рабфаки, то есть вечерние или заочные школы, так называемые рабочие факультеты. Рабфак я закончил с горем пополам, ради «корочек». И поэтому всю жизнь чувствовал ущербность в образовании, которую старался компенсировать большой, огромной начитанностью. Читал запоем всё, что попадалось под руку, это была одержимость. Раскрою иногда книгу в 11 часов вечера и заканчиваю чтение в 6 утра. А через час нужно собираться на работу. В библиотеке центрального рабочего клуба я перечитал всё, что там было. И меня знали, как самого прилежного читателя, даже однажды на каком-то семинаре привели в пример.

То, что чтение не всегда приносит пользу, я определил намного позднее. Пустая, никчёмная книжка прочитана, но толку от неё – никакого. Первое поколение писателей соцреализма, вроде Панферова, Гладкова, Мариэтты Шагинян, поэтов Маяковского, Безыменского, Долматовского, Демьяна Бедного и им подобных больше всего повинно в засорении молодых голов. Сегодня я смог бы их читать только по приговору суда. А о сочинениях Ленина, Маркса и Энгельса и говорить нечего; в интерпретации советских идеологов ничего, кроме вреда, они не приносили.

Я убеждён: самообразованием можно добиться очень многого. Но если наставник агрессивно гнёт в свою сторону – религиозную или идеологическую – то молодому, незрелому уму трудно устоять, сознание часто начинает делать виражи в нежелательном направлении к абсурдному, нелепому, неразумному. Так появляются камикадзе, фанатики, коммунисты-догматики…

Кто-то из поэтов сказал: «сороковые – роковые» или «сороковые – штормовые». Я бы назвал их тревожными. Но какими были тридцатые? Наверное, «тридцатые – проклятые». Голод – да такой, что умирали миллионами… Сплошная коллективизация, раскулачивание, массовые репрессии, «присоединение» Западной Украины, Белоруссии, Прибалтики... Кровавая полоса прошла и на Балхаше. Советская власть, нет, какая там советская – коммунистическая, сталинская власть – огнём и мечом выжигала всё вокруг, всего опасаясь, всего остерегаясь, всюду находя врагов своих. Везде призывали к бдительности, к беспощадной борьбе с классовым врагом, причём «врагов» находили и внутри самой партии. А как было? Проголосовал против какой-нибудь резолюции на съезде, и всё – попал в списки «несогласных», а потом и в списки «врагов».

За эти кровавые годы в Балхаше верхушка власти менялась несколько раз. Первейший лозунг тех лет: «Дадим стране медь в сжатые сроки». Но назначенные даты проходили, а меди всё не было и не было. И тогда начинались поиски виновных.

Помню, чтобы ускорить получение первой меди, предлагался «ускоренный цикл» – брать руду только из богатых пластов, бедную же оставлять в завалах; трубы заводские строить не все, а лишь основные; теплоэлектростанцию пока не строить, можно обойтись ВЭС, то есть временной. А потом, когда начались процессы так называемых «троцкистов-бухаринцев», эти «времянки» новоявленным «врагам народа» в вину и поставили. «Малотрубная» идея приравнивалась к попыткам отравить население города дымом, газом, а ускорение пуска завода – как сознательное расходование денежных средств на временные сооружения, которые потом всё равно нужно менять на постоянные.

Страна жила под лозунгом: «Догнать и перегнать». Сталин призывал: «За 10-15 лет надо догнать передовые капиталистические страны, иначе нас сомнут». Отсюда рабфак – вместо высшего образования, а вместо «городов-садов» – города-бараки…

2

Просто шок... Как все это страшно читать! А жить как было в те годы? Спасибо за записи ваши. Очень интересно!

3

Как раз в период, описываемый здесь Михаилом Шмулёвым, в Балхаше был арестован и расстрелян, как "враг народа"  муж Регины Самойловны Гехт - нашей любимой  учительницы истории - Тит Степанович (Об этом написано в моих воспоминаниях здесь, на Форуме. См. https://balkhashfreebru.spybb.ru/viewtopic.php?id=589 ) Страшное было время!!!


Вы здесь » БАЛХАШский форум от balkhash.de » Библиотека » Михаил Шмулёв, БАЛХАШ