Война
1941-й год. Очень хорошо помню первый день войны. Было воскресенье, теплый летний солнечный день. Родители рано утром послали меня за хлебом на Москалёвку, и в магазине около 9 часов утра 22 июня по радио прозвучала речь Молотова о нападении Германии на нашу страну. Придя из магазина, увидел, что во дворе собрались соседи и горячо обсуждали это событие. Мы, дети, в тот момент не понимали серьёзности положения, и между собой говорили, что Красная Армия за один месяц разгромит фашистских захватчиков. Как мы ошибались… Хорошо помню и обращение Сталина по радио к советскому народу 4 июля.
Война круто изменила жизнь. В первые же дни Войны, папу мобилизовали в отряд «Народного ополчения». Эти отряды строили блиндажи окопы, противотанковые надолбы и другие оборонительные сооружения на подступах к городу. Мы смогли увидеть его только после того, как он, перенёсший ранение, оборванный (ополченцам обмундирования не выдавали), изголодавшийся с потёртым деревянным чемоданчиком приехал в г. Балхаш, где мы уже находились в эвакуации.
Вскоре здание нашей школы № 37 переоборудовали под военный госпиталь, и мама пошла туда работать санитаркой. Школу «временно» перевели в другое здание, в отдалённый район города с названием «Основа». Теперь в школу нам приходилось ездить на трамвае. Заканчивать 5-й класс и сдавать первые в жизни экзамены нам пришлось уже в этой школе – на «Основе». Там же, с 1-го сентября 1941г. и вплоть до эвакуации, продолжалась учёба в 6-м классе. (Во время боёв в городе прекрасное здание нашей родной школы № 37 на Марьинской улице было полностью разрушено.)
Во дворах рыли зигзагообразные траншеи в рост человека - т. н. «щели» - для укрытия от бомбёжек. Подвалы домов, имеющих бетонные перекрытия, переоборудовали в бомбоубежища. Город был затемнён. По вечерам и ночам по улицам ходили патрули и следили, чтобы свет изнутри помещений не проникал наружу. За нарушения вызывали в районные комендатуры и строго предупреждали. Стёкла окон крест-накрест по диагонали оклеивали бумажными лентами. Активно действовали на производственных предприятиях и в домоуправлениях, организованные ещё перед Войной, т.н. «группы самозащиты». В этих группах изучали приёмы оказания первой помощи пострадавшим, способы защиты от налётов вражеской авиации, типы самолётов противника, авиабомб, воздействие разных химических отравляющих веществ, типы противогазов и приёмы пользования ими и т. д. Мама была бессменным и активным руководителем «группы самозащиты» в нашем дворе. На Москалёвке размещался районный «Штаб самозащиты», где собирали всех руководителей групп, и инструкторы читали им лекции и снабжали брошюрами и наглядными пособиями. Я помню, как мама добросовестно готовилась к проведению занятий с группой. Эти группы обязаны были посещать не только взрослые, но и дети школьного возраста.
Налёты немецкой авиации на город производились почти ежедневно. Население обычно предупреждалось сигналом «Воздушная тревога» звуком сирены и по радио. Радиорепродукторы в виде чёрных тарелок были в каждой квартире и никогда (ни днём ни ночью) не выключалось. Ночные налёты были, как правило, наиболее интенсивными и страшными. Крыши домов оборудовались бочками с водой, ящиками с песком и выставлялись дежурства для тушения зажигательных бомб, которые особенно интенсивно немцы сбрасывали по ночам не только для поджога, но и для освещения местности. При ночных бомбёжках все шли в бомбоубежище или в «щели». Находиться в подвале-бомбоубежище мне было неприятно – я предпочитал «щели». В них было «интереснее»: можно было наблюдать за прожекторами, «вылавливающими» из темноты вражеские самолеты, и за троссирующими пулями зенитных пулемётов, установленных на крышах некоторых высоких зданий. Пятиэтажный дом на углу нашего переулка бы одним из таких зданий. Немцы такие «точки» примечали и подвергали их прицельной бомбёжке. Однажды на этот дом сбросил бомбу пикирующий бомбардировщик. Дом был разрушен. Приехали машины скорой помощи. Все бросились помогать пострадавшим. После сигнала «Отбой», никто уже не спал. Утром дом оцепили, приехали военные с техникой и из завалов стали извлекать трупы и раненных. Ведь многие люди по разным причинам во время бомбёжек оставались в квартирах и не уходили в бомбоубежище.
Постепенно мы к бомбёжкам стали привыкать и почти перестали их бояться. После бомбёжек, а порой и при них, мы – пацаны – игнорируя запреты взрослых, бегали по крышам и собирали осколки от снарядов заградительного огня «зениток». Эти осколки были на крышах хорошо заметны. О риске мы не думали - определённую долю страха преодолевало мальчишеское любопытство. В начале сентября, при одном из налётов, на противоположной стороне переулка, как раз напротив наших окон, разорвался фугас. Я только что пришел из школы и, едва успев прикрыть за собой дверь от комнаты, остолбенел, услышав свист падающего фугаса. Казалось, он падает прямо на наш дом. Успел присесть. Раздался взрыв. Взрывной волной меня швырнуло об дверь, и я, не удержавшись на ногах, оказался на полу в коридоре. Уши заложило. К счастью отделался только ушибами. Было больно. Мама находилась в госпитале и, услышав взрыв, в ужасе прибежала домой. Я уже успел оправиться от испуга и постарался показать вид, что всё в порядке. На бумажных наклейках повисли осколки оконных стёкол, Наша комната имела плачевный вид. Перевёрнутые стулья, везде – на полу, на столе, на буфете, на кровати - осколки битого стекла. Мама на синяки наложила мне холодные компрессы и стала убирать осколки стекла. Потом и я к ней присоединился. И тут мама увидела, застрявший глубоко в верхнем косяке двери, осколок от фугаса… Мы его с трудом извлекли. Он был очень не похож на ранее собранные мной осколки от зенитных снарядов, которые все были бело-матового цвета, бесформенные, с рваными зернистыми краями. Этот же – был гладкий, синего цвета, правильной квадратной формы со стороной квадрата ~2,5 см и толщиной около 1см, немного выпуклый, с ровными краями и острыми углами. Я его долго хранил и даже привёз в эвакуацию в Балхаш. Но потом, со временем, интерес к нему пропал, и он куда-то исчез. «Вылавливание» осколков стёкол из разных уголков квартиры продолжалось вплоть до отъезда в эвакуацию. Почти две недели жили без стёкол – окна закрывали только ставнями, пока не дошла до нас очередь застекления (ведь стёкла были выбиты во всех соседних домах).
По сводкам Информбюро было известно, что немцы стремительно наступают. Уже были сданы Киев и Полтава и бои стали приближаться к Харькову. От папы никаких известий не было. Наши письма оставались без ответа. Уже потом мы узнали, что он наших писем тоже не получал. О поведении немцев на оккупированных территориях ходили противоречивые слухи. Официальным сведениям о зверствах чинимых оккупантами верили ещё не все. Об уничтожении евреев в средствах массовой информации ни слова – только слухи. И всё же, евреи эвакуировались, хотя многие решили остаться (все оставшиеся – были потом уничтожены). Школа почти опустела, но занятия продолжались. Почему-то, запомнился мне очень растерянный вид у Веры Васильевны… Мама металась в поисках ответа на вопрос, нужно ли эвакуироваться. Ведь бросить всё и уехать было не так просто. Соседка тётя Катя, оставшаяся вдовой с двумя детьми в своей большой квартире, тоже была в нерешительности.
Продолжение следует.
Отредактировано lev milter (16.12.2010 09:21:15)